Ранним летом, когда в серебристой тьме прожилочки на листьях стали почти неразличимы. Там справа, на теплой и влажной земле взрослые девушки играли в мяч. На толстой, травяной, мягкой земле играли в серый мяч, толкали его с визгами, падали в темноту, возносились под платья кленов, падали, пропадали, возносились… Мяч мрачнел, надувался мрачностью, позволял себя щекотать сухим чувственным пальцам девушек. Мрак был как разбухший апельсин, девушки месили мрак своими жгучими острыми пальцами. И мрак поглощал пальцы вместе с девушками, мячом, пытался и меня ухватить за бока, но я прятался от него в комнате.
И еще девушки звенели. Они не смеялись, не говорили, они звенели как колокольцы. И ноги их мелькали сквозь серебристый мрак, руки возносились и падали на колени, слышны были сдобные удары мяча о землю.
И я хотел быть вместе с девушками. Я хотел бегать от мяча, прятаться в юбках, перебирать волоски на девичьих голых ногах. Но я стоял на балконе, доволен жизнью. Жизнь моя тоже облокотилась о балконные перила, целовала меня нежно. А я все – дурачок – удивлялся – как же жизнь стоит тут, подле меня, когда она вон там, во дворе, разбухшем и счастливом дворе, где висели на девушках колокольцы и бренчали себе до темна. Пока уже и прожилок не стало видно, и листьев, и самые деревья превратились в живые теплые валуны.
...
Я всегда жил в безделье. Работал в безделье. Как будто меня поджидало нечто лучшее, лучшее дело, доля, участь.
Я разглядывал свои руки – руки-гения, строптивца, козла отпущения. Мои руки были моими, чужими, руками моего друга, моей возлюбленной. Но я не был эгоистом. Я просто просто все время ждал лучшей участи, лучшей доли, которую не надо призывать, к которой не надо готовиться, которую просто следует терпеливо дожидаться. Мое ожидание было сродни обещанию исправиться. Я свято верил в силу обещания, я хотел исправиться и потому у меня хватило сил дожидаться лучшей доли терпеливо и смиренно. Я не роптал, я ждал, что еще немного и луч, капля, зрачок, тьма и волос сплетутся воедино и раскроют мне счастливое мироздание. Потому что луч был ярок, но обещал еще большую яркость. Капля утоляла жажду, но я мечтал, чтобы она утолила жажду каждого. Зрачок вбирал в себя Бога, но Бог не помещался в зрачке. Тьма пугала, но была очень обидчива. А волос падал мне в руки слишком долго. Все убыстрить, все спасти. Всем спастись. Хула на Духа, когда человек не хочет быть спасенным. Как тогда плачет Дух.
И еще девушки звенели. Они не смеялись, не говорили, они звенели как колокольцы. И ноги их мелькали сквозь серебристый мрак, руки возносились и падали на колени, слышны были сдобные удары мяча о землю.
И я хотел быть вместе с девушками. Я хотел бегать от мяча, прятаться в юбках, перебирать волоски на девичьих голых ногах. Но я стоял на балконе, доволен жизнью. Жизнь моя тоже облокотилась о балконные перила, целовала меня нежно. А я все – дурачок – удивлялся – как же жизнь стоит тут, подле меня, когда она вон там, во дворе, разбухшем и счастливом дворе, где висели на девушках колокольцы и бренчали себе до темна. Пока уже и прожилок не стало видно, и листьев, и самые деревья превратились в живые теплые валуны.
...
Я всегда жил в безделье. Работал в безделье. Как будто меня поджидало нечто лучшее, лучшее дело, доля, участь.
Я разглядывал свои руки – руки-гения, строптивца, козла отпущения. Мои руки были моими, чужими, руками моего друга, моей возлюбленной. Но я не был эгоистом. Я просто просто все время ждал лучшей участи, лучшей доли, которую не надо призывать, к которой не надо готовиться, которую просто следует терпеливо дожидаться. Мое ожидание было сродни обещанию исправиться. Я свято верил в силу обещания, я хотел исправиться и потому у меня хватило сил дожидаться лучшей доли терпеливо и смиренно. Я не роптал, я ждал, что еще немного и луч, капля, зрачок, тьма и волос сплетутся воедино и раскроют мне счастливое мироздание. Потому что луч был ярок, но обещал еще большую яркость. Капля утоляла жажду, но я мечтал, чтобы она утолила жажду каждого. Зрачок вбирал в себя Бога, но Бог не помещался в зрачке. Тьма пугала, но была очень обидчива. А волос падал мне в руки слишком долго. Все убыстрить, все спасти. Всем спастись. Хула на Духа, когда человек не хочет быть спасенным. Как тогда плачет Дух.