У меня разболелся зуб. На нижней челюсти справа у меня есть два потайных зуба, богато украшенных пломбами. Но вообще зубы у меня - что надо. Что мне надо.
Так вот, стал ныть зуб. Под пломбой, гад, ноет и ноет. То есть, не сам зуб ноет, а его отсутствие. Частичное отсутствие, конечно.
- Здравствуй, частичное отсутствие зуба, - приветствовал я частичное отсутствие зуба. - Что то ты привлекаешь к себе излишнее внимание.
- Кому - излишнее, а для меня - в самый раз, - неприветливо пробурчало частичное отсутствие зуба и сплюнуло как-то категорично и нелицеприятно.
Ночью я проснулся под бубнение ноющего частичного отсутствия.
- Ну что тебе, сгущенку тебе в щелку, под пломбой белоснежной не лежится? - допрашивал я его.
- Посидел ты тут с мое, - бубнило отсутствие, - завыл бы еще не так. Пойдешь, гаденыш трусливый, к стоматологу?
Я озадаченно притих, терся щекой о подушку, скашивал глаза на щеку, щекотал пальцы о простыню и печально следил за реющим рассветом.
Рассвет не радовал. Точнее, радовал, но не вполне. С оговорками и нюансами.
Частичное отсутствие зуба и рассвет нашли общий язык. Они перемигивались, а когда я пытался подловить их, уличить и разоблачить, делали вид невинный совершенно и растяпистый. Все же рассвет елозил по шторам, а отсутствие зуба нахально притопатывало под вконец расстроенной пломбой.
- Да не расстраивайся ты, милая моя, - успокаивал я печальную пломбу.
- Да, как же не печалиться, - печалилась пломба, - вот сковырнут меня и отправят в стомутиль.
Тошно мне стало от этих слов и я затрясся. Жена выскользнула из-под одеяла и пошла на розыски кетарола. Я отнекивался, но кетарол сожрал охотно. Добавки, правда, не попросил.
Кетарол с отсутствием крепко вмазали и утихли оба. Отсутствие дня два лежало в глубоком похмельном удовлетворении, а потом опять зашкворчало, заелозило, заныло.
И пошел я к стоматологу Ольге Михайловне Вальковой.
- День добже, пани Валькова, - приветствовал я Ольгу Михайловну.
- Сдавайся, трус, - сказал мне пани Валькова и засандалила мне в верхнюю челюсть два галлона буржуйского обезболивающего.
- А почему в верхнюю-то? - пуча глаза, вопрошал я одними зрачками.
- Помалкивай у меня тут, - довольно приговаривала Ольга Михайловна, шуруя сверлом в недрах моего рта.
Летела пыль, пылал огонь, мелкая зубная крошка орошала изумрудные стены кабинета.
- А вот и ты, тихая сапа, - рявкнула Валькова и дернула за мой дорогой, мой бесценный, мой старосветский и перекошенный от неудовольствия нерв.
Блямс - нерв выпал - с ним была Валькова такова.
Пломбировка каналов высококачественным пломбиром заняла не так много времени. Я сидел и голубое мягко плыло предо мной, а потом и золотое встало легкой пеленою. Много видел я прекрасных - рыжих, синих, сладострастных, но милее мне одна - пломбировочная.
- Вы бредите, - сказала Валькова и ущипнула меня за нос. - Вставайте, давайте я вас обниму. Вы мой лучший пациент за последние полчаса.
- Я не пациент, - прошамкал я.
- Конечно, конечно, - согласилась она, - Вы - партнер.
Я обнял ее, заплатил плату и несказанно весело удалился.
Перед зеркалом я прислушивался долго-долго к голосу отсутствия. Оно молчало. Оно безмолвствовало. Но я то знал, что он ему хорошо.
Нежное мое, хорошее мое.
Люди, не жрите кетарол килограммами. Ходите к панночкам зубных кабинетов.
Они - лучшие наши партнеры. Исключая, конечно, жен